Второй компонент рассказа про культ высокой самооценки — история эксцентричного калифорнийского политика Джона Васконселоса, который принял идеи Эсалена так близко к сердцу, что в 1980-х начал топить за то, чтобы повышать самооценку граждан на государственном уровне. С третьей примерно попытки ему удалось выбить бюджет на большое исследование проблемы и привлечь к этому исследованию уважаемых ученых. Поначалу над Васконселосом все смеялись — но через несколько лет итоги исследования опубликовали, и выяснилось, что таки-да, наука считает вполне доказанным, что если поднимать у людей самооценку, они будут лучше учиться, меньше совершать преступления и вообще жить лучше. Это был не просто научно-политический курьез — исследование Васконселоса и резонанс вокруг него имели самое непосредственное влияние, например, на подходы к образованию в США и Великобритании, да и на то, как люди в этих странах думают о себе: теперь считалось, что детей и подростков надо побольше поощрять; средние оценки за экзамены резко выросло; а с ними резко выросло и количество людей, у которых психологи выявляют нарциссизм — болезненно завышенную самооценку, которая ведет к сильным затруднениям в коммуникации с миром.

История про Васконселоса отдельно красива еще и потому, что Сторр ее блестяще разоблачает: на самом деле не было никакого научного консенсуса относительно пользы высокой самооценки; ученые выявили кое-какие корреляции, но ничего не говорили о каузальности; политик фактически сфальсифицировал выводы доклада, чтобы добиться своего. Но теперь пить боржоми уже поздно — в результате сложной цепочки, составленной из случайностей и дьявольских планов, нынешнее поколение жителей Запада убеждено в том, что их возможности неограничены, а реализовать эти возможности они могут в предпринимательстве, стартаперстве и — опять же — культе себя. Отсюда — с одной стороны, селфи как социальный феномен; с другой, новая этика Кремниевой долины, в которой хищный капитализм сочетается с миссионерскими амбициями. А с третьей, правый поворот — потому что он есть последствие неолиберализма, а культ себя — орудие неолиберализма: загоняя в наши головы идею про то, что все мы представляем собой неисчерпаемый потенциал возможностей, капитал заставляет нас работать на реализацию этого потенциала (то есть — на производство капитала) и потреблять продукцию глобального капитализма, исходя из веры в то, что она поможет этой реализации.

Ну примерно так — то есть такая мешанина из Сократа, монастырской этики, экскурсов в психологические полукульты и размышлений об изъянах капитализма, которые тут местами уже даже кажутся несколько механическими (если капитализм / неолиберализм виноват вообще во всем, что происходит с миром, — что толку каждый раз об этом заявлять, и нет ли тут выученной беспомощности, добровольного согласия с тем, что за пределами неолиберализма вообще ничего нет, что он целиком определяет реальность?). Сам Сторр, конечно, против культа озабоченности собой — и в какой-то момент четко от первого лица заявляет: нет, возможности «я» не неисчерпаемы, каждый человек ограничен, примите это. Во фрагментах такого рода — кажется, самое слабое место книги: Сторр — хороший журналист, способный находить неожиданные углы для рассказа об очевидных темах (хотя тоже не всегда — скажем, главы про обратившегося в религию лондонского гангстера или про девушку, которая делает сотни селфи в день, кажутся откровенно вымученными; персонажи подобраны искусственно), но философ из него все-таки совсем не великий. Кажется, что автор не вглядывается глубоко в феномены, о которых пишет, но просто укладывает их в свою линию интерпретации и бежит дальше. И в итоге то, что могло бы стать хорошим лонгридом или брошюрой про современную историю культа себя, превращается в амбициозную, но поверхностную книгу.

То есть в некотором смысле «Селфи» не хватает ровно того, что она исследует: более внимательного взгляда на саму себя.

https://bookmate.com/books/OAGfaFmd