ReadMe.txt

Читаю книгу по истории грамматики русского языка. С удивлением узнал, что «домá» и «лесá» с ударением на последний слог стали нормой только в конце XIX века. До этого правильно было «дóмы» и «лéсы» (сдвиг такой же, как договоры/договора)

Несколько примеров:

— все улицы и дóмы слились и смешались так в голове (Гоголь)
— воспитательные дóмы и богоугодные заведения (Герцен)
— выдумает делать несгораемые дóмы (Гончаров)
— вы возвратитесь в дóмы ваши (Салтыков-Щедрин)
— молодежь оплюет свои семейства и дóмы (Достоевский)
— вам дадут и дóмы и хлеба (Толстой)
— дóмы и домики, которые издали можно принять за копны сена (Гиляровский)
— домики, дóмы, домины Никольского переулка (Андрей Белый)
— дано было оставить дóмы и гробы отчие (Бунин)

Удивительно, конечно, как подвижен язык. Я пытаюсь выговорить это вслух: дóмы. И до чего же мне это режет слух

Новый «Джокер» мне напомнил романы Достоевского — глубиной психологизма, мощнейщим импульсом к эмпатии и попыткой понять болезненную мотивацию преступника

Узнал, что литературный музей проводит в Москве пешие экскурсии и немедленно записался на субботу и воскресенье. Обязательно расскажу вам о впечатлениях, а, если у кого из подписчиков есть желание познакомиться лично, записывайтесь тоже! По телефону на фото все подробно расскажут

Читаю сейчас сонеты Шекспира. В переводе, конечно, теряются часто красивые образы. Например, морщины это рвы, что вырыли сорок зим осаждая лоб (красиво, пронзительно); или «глубоко утонувшие глаза» (свежо, сильно). Поэтому я постоянно сличаю с оригиналом. И так сличаючи нашел вам кое-что интересное — метафорические соболя.

В 12 сонете есть такие строки:

When I behold the violet past prime,
And sable curls all silvered o'er with white

Маршак переводит довольно точно:

Когда фиалки вянет нежный цвет
И темный локон блещет сединой

Но почему sable — темный? Ведь это слово означает «соболь» и было заимствовано в английский через немцев из русского языка.

Действительно, в современных английских словарях sable имеет два значения — 1) соболиный 2) черный, темный, темно-коричневый.

Разгадка лежит в средневековой геральдике. Во Франции и Англии геральдическую «чернь», то есть черный цвет называют «соболиным» цветом из-за безумно дорогих шкурок черного соболя, которыми богатые люди заменяли сажу и жженую слоновую кость в своих фамильных гербах.

При этом соболиным черный цвет был только для обычных аристократов. Пэры называли его диамантовым, а принцы и вовсе сатурновым (Сатурн в астрологии соответствовал черному цвету, а диамант ему же в алхимии).

Поэтому Шекспир, выходит, и правда использовал русское слово «соболь», но в контексте понятном английской знати с их родовыми гербами, украшенными нашими новгородскими шкурками

Друзья, есть ужасная новость. Николай Иртеньев умер.

Возможно, вы сейчас спрашиваете себя, кто такой Николай Иртеньев. А я вам скажу, кто это. Это главный герой «Детства», «Отрочества» и «Юности». Да-да, тот самый Николенька мертв.

Трилогия оставляет его студентом. Тогда откуда же я это взял, не придумал ли? Нет, Лев Толстой сам констатировал смерть Николеньки. В романе «Воскресение». Причем дважды.

1) «Да, да, — думал [Нехлюдов]. — Дело, которое делается нашей жизнью, все дело, весь смысл этого дела не понятен и не может быть понятен мне: зачем были тетушки; зачем Николенька Иртенев умер, а я живу? Зачем была Катюша? И мое сумасшествие? Зачем была эта война?»

2)  Сестра Нехлюдова <…> тогда была влюблена в его умершего друга Николеньку Иртенева. Они оба любили Николеньку и любили в нем и себе то, что было в них хорошего и единящего всех людей.

Интересно, что во всех изданиях этого романа до сих пор фамилию Николеньки печатают без мягкого знака. Но речь очевидно все про того же персонажа, хоть между книгами и сорок лет разницы («Воскресение» Толстой дописывал семидесятилетним стариком).

Где, как и когда умер Николенька? Однозначного ответа нет, но есть предположения.

Нехлюдов — не только главный герой «Воскресения», но и сквозной персонаж у Толстого. Он был в «Отрочестве» и «Юности» — как друг и старший товарищ Николеньки. Он был также в «Люцерне» и «Утре помещика», написанных также в конце 1850-х.

«Утро помещика» это повесть и задел на ненаписанный в итоге «Роман русского помещика» , в котором молодой Толстой хотел высказаться о крестьянском вопросе. Считается, что позже это все было использовано в герое Левина в «Анне Карениной» (Максим Горький вообще говорил, что Нехлюдов и Левин — один человек).

Наиболее логично предположить, что в сюжете этого ненаписанного романа парочка Нехлюдова и Иртен(ь)ева продолжала свои приключения, и Николенька погибал. Пожилой Толстой, видимо, держал это в голове и упомянул в «Воскресении» даже дважды, забыв, что широкая публика-то не в курсе.

Пока все это гуглил, нашел случайно, что правнучка Клавдии Коршуновой, которую зовут тоже Клавдия Коршунова (актриса «Современника»), присоединилась к флешмобу в защиту Устинова. В видео она говорит: «Если сейчас мы промолчим, мы будем все в этом виноваты»

Фраза «Не виноватая я, он сам пришел» и вообще вся сцена соблазнения из «Бриллиантовой руки» — намеренная отсылка Гайдая к роману Толстого «Воскресение». Причем отсылка эта двойная, а, возможно, даже тройная.

У самого Толстого в романе так:
— Не виновата я, не виновата! — вдруг на всю залу вскрикнула она. 

С 1930 года в МХАТе шла постановка «Воскресения», где Клавдия Коршунова играла Катюшу Маслову. Считается, что именно она придумала не кричать, а истошно вопить «Не виновата я». Зрительный зал каждый раз вздрагивал.

В 1960-1962 гг. в двух частях вышел фильм «Воскресение». В нем Маслову сыграла Тамара Семина — тоже, разумеется, с воплем «Не виновата я».

И вот уже в 1968 году выходит фильм «Бриллиантовая рука», где в сцене с этой фразой по сути пародийно воспроизводится завязка последнего романа Толстого. Герой приходит к девушке легкого поведения в отель и она подсыпает ему порошок в напиток, после чего ему становится плохо.