Она сидела напротив меня в черном берете и сером грубом свитере, который подчеркивал белизну и тонкость ее кожи. Ее волосы, как бы наспех убранные в небрежный пучок, смешно торчали из-под берета. Ноги в укороченных обрезанных и как нынче положено неподшитых джинсах сплелись в косичку, руки она переплела на груди. В свои чуть-чуть за двадцать она сохранила подростковую угловатость, ее тело образовывало в кресле какую-то удивительную ломаную линию, которую хотелось вписать в прямоугольник, в рамку.
«Я взяла себя в руки,» - сказала она. Я посмотрела на нее и заподозрила неладное. «В руки или в ежовые рукавицы?» - уточнила я. Она едва заметно и скорее формально улыбнулась и твердо сказала:«В руки». «И в чем это выражается?» - спросила я, а сама стала думать о том, что невозможно взять в руки молодость, свободу, творческий порыв, который она олицетворяла в этом своем грубом свитере, обрезанных джинсах и берете. Единственная рамка, которая могла бы ее ограничить - рама, сделанная в багетной мастерской для плаката, на котором она была бы героиней революции 1968 года в Париже, героиней фильма новой волны, героиней Вуди Алена - невыносимой, порывистой, нервной, но только не ручной. В любом из фильмов и в мае 68 она занималась бы революцией и творчеством. Впрочем, творчеством она занималась и в реальной жизни в 2018 году.
«Это выражается в том, что я себя усаживаю работать,» - выхватила меня на из моей пелены романтических бредней. «И как?» - поинтересовалась я. «Не очень,» - призналась честно моя визави. «Что вы пытаетесь высидеть,» - спросила я и улыбнулась. Но она не была настроена на шутки. «Творческий человек должен работать,» - твердо сказала она. «Должен, ага, - согласилась я. - Только вот мне кажется, что у него лучше получится, если не высиживать нечто, а вынашивать. Вроде бы почти одно и тоже, но людям свойственно все таки второе. Да и свободы, когда вынашиваешь больше…».
И дальше мы начали говорить всякое разное о высиживании и даже обсудили высаживание на горшок, так что Зигмунд Фрейд был бы нами очень доволен. Возникли неизбежные параллели между натужными попытками заняться творчеством и этим самым горшком. Страх, что ничего не выйдет или выйдет, но окажется каким-то… г, а также параллели между родителям и социумом, который тоже вполне себе родительская фигура, ожидающая, что мы будем выдавать на гора всякое г-гениальное. В результате, чтобы отойти от горшка и изгнать дух Зигмунда Фрейда, мы заговорили о воле, ведь на счастье у нас есть не только психоанализ, но и гуманистическая психология)
Мы говорили о том, что сила воли чаще всего воспринимается нами, как способность взять себя в руки, напрячься и так и жить, не расслабляясь. Хотя на самом деле, синонимом слова «воля» является слово «свобода». И то что мы обычно имеем ввиду, когда говорим о силе воли, является скорее насилие над волей, а не проявлением воли-свободы делать то, что хочется, творить и вытворять.
Она уже давно «расплела» свои ноги и руки и теперь ее тело делало совершенно иной причудливый зигзаг в кресле. Она откинулась на спинку кресла, все еще не веря до конца в то, что насилие не является непременной частью творческого процесса и пути к успеху и спросила: «Но если себя не заставлять, не брать в ежовые рукавицы, что же делать, когда совсем не хочется работать? Когда ты падаешь в эти свои сомнения и становишься размазней» Мы договорились, что вместо того, чтобы брать себя в руки, она будет брать себя на ручки. И лишь затем выставлять рамки и сроки.
Я закрыла дверь и подумала, каким причудливым зигзагом, какой удивительной ломанной кривой идут эти психотерапевтические беседы.